«Вавилон» принадлежал бывшему десантнику по прозвищу Варг, суровому и мрачному мужику. Говорят, что когда он закончил службу и вернулся домой из Афганистана, он сразу начал по-чёрному бухать, а когда алкоголь перестал помогать — принялся плотно торчать на всём подряд. Наверняка это бы его и убило в ближайшем будущем, но в дело вмешался случай.
Однажды неизвестный доброжелатель угостил десантника каким-то синтетическим психоделиком. Что это было, Варг так и не понял, но трип запомнил на всю жизнь.
Не спав трое суток, он разнёс себе всю хату: гонял топором чертей, сбрил ножом брови и каким-то образом прибил к потолку библию. Обсуждать произошедшее Варг с кем-либо напрочь отказался, но пить бросил, да и торчать перестал. Вместо алкоголя и наркотиков пришли тяжёлая атлетика и различные духовные практики. Попробовав всего и разочаровавшись в мистике, однажды Варг нашёл себя в философии Ла Вэя, успокоился и открыл свой бар.
К магии Варг относился исключительно как к глюкам больного воображения, но мнение своей никому не навязывал, справедливо считая, что каждый сам должен справиться со своей придурью. Наверное, именно поэтому в «Вавилоне» начала собираться оккультная тусовка, состоящая в большинстве своём из фриков, шизофреников и наркоманов. По вечерам здесь яростно спорили на самые разные темы: от философии Витгенштейна до квантовой физики и магии хаоса. Со временем эти вечерние посиделки начали называться «диспутами», превратившись в местную традицию.
Впрочем, и без диспутов «Вавилон» был легендарным местом. Только здесь можно было получить приглашение на закрытую масонскую оргию, пройти посвящение в любую магическую традицию, купить запрещённые ингредиенты для колдовских ритуалов или просто узнать свежие сплетни.
Впрочем, все соглашались, что ничего из вышеперечисленного не могло сравниться с местными троллями. Методов провоцировать людей на бессмысленный и бесполезный спор было великое множество. Пьяные оккультисты были отличной целью для самых разных провокаторов: стоило только кому-то вбросить какую-то глупость, как через несколько часов дружные посиделки превращались в яростную ругань.
Когда температура дымящихся задниц достигала критической отметки, а словесная баталия грозила перерасти в поножовщину, Варг вежливо просил успокоиться. Если на него не обращали внимания, он переставал стесняться в выражениях и используя весь словарь русского мата требовал заткнуться подобру-поздорову, пока ещё есть такая возможность.
На третий раз Варг уже ничего не говорил. Он молча поднимал стойку бара, подходил к самому агрессивному спорщику, резким движением разворачивал к себе и вырубал прямым ударом в нос. Смотреть, как очередной магуй вылетает за порог «Вавилона» было настоящим удовольствием для всех местных завсегдатаев.
Я сидел за моим любимым столиком, потягивал коктейль и лениво слушал выступающих на импровизированной сцене. Сегодня какой-то школьник яростно критиковал христианство. Начитавшись Юли Латыниной, он подвергал сомнению существование Иисуса Христа, проклинал церковь и призывал отвергнуть веру в Бога как дегенеративный пережиток уходящей эпохи. Его тщетно пытался переубедить какой-то философ с высоким дрожащим голосом:
— Иисус — это вневременная фигура познания, имманентная в своей трансцендентной бытийности… — только начинал говорить философ, как школьник сразу его перебивал:
— Какая нахуй фигура! Что блядь? Какая бытийность? Сука! Как же ты меня заебал! Что ты несёшь! Где пруфы, Маня? А?
— Материалы античных авторов, в частности, Тацита…
— Хуичных, блядь! Ой, не могу, как же ты меня заебал!
Ко мне подошли Альберт и Вика, мои старые друзья. Мы познакомились много лет назад на одном магическом форуме, долго ругались в комментариях, а потом случайно познакомились и неожиданно подружились.
Альберт был еврей по матери, гомосексуал по природе и хасид в душе. Он был интересным собеседником, отлично разбирался в каббале и готовил изумительный плов.
А вот Вика раньше была жрицей Лилит, яростным веганом и сторонницей полиамории. В какой-то момент её психика не выдержала. Растительная диета в сочетании с беспорядочным сексом и недельными марафонами дали о себе знать, и однажды на Вику прямо из стен полезли пауки, сколопендры и прочая нечисть. Испуганные родители не нашли ничего лучше, чем сдать одуревшую от ужаса дочку в психушку, где её несколько месяцев держали на нейролептиках заботливые врачи.
Покинув больничные стены, Вика сильно изменилась. Она начала читать Библию, изучать ранних гностиков и зубрить катехизис. Конец был предсказуем: повязав волосы платком, Вика отправилась в местный православный храм и со слезами на глазах обратилась в христианство, расстроив всех своих бывших любовников.
— Шалом, — поздоровался Альберт, — как ваше ничего, уважаемый?
— Вашими молитвами, — отозвался я, — привет, Вика.
— Салют! — девушка села рядом с Альбертом, посмотрела на продолжавшего орать школьника и сморщилась, — что за малолетний козёл! Хоть бы дал Саве дал мысль закончить.
— Ещё бы Сава что-то умное говорил, — ворчливо отозвался Альберт, — этот гой однажды вёл стрим со своей лекцией по каббале, так он бину с хокмой перепутал…
Я хотел что-то ответить, как вдруг на стол упала тень.
— Добрый вечер!
Это был тот странный мужик из книжного! Стараясь не подавать вид, что напрочь забыл об его существовании, я предложил гостю стул и представил его своим друзьям:
— Альберт, Вика, это… Хасан, верно? Прошу любить и жаловать!
— Ещё один телемит из твоих дружков из колледжа? — спросил Альберт, с интересом разглядывая гостя.
— Я не отношусь ни к Телеме, ни к любой другой магической традиции, — улыбнулся Хасан, присаживаясь за столик, — это позволяет сохранить объективность, изучая современную культуру.
— Современная культура — это культура апокалипсиса… — начала Вика, как вдруг в баре раздался какой-то грохот. Мы обернулись и увидели лежащего на полу школьника. Рядом с ним стоял Варг, недовольно разглядывая свой окровавленный кулак.
— На сегодня всё! Дискуртирен бис цум енде! Ведёте себя, блядь, как животные… — хрипло крикнул Варг и потащил бесчувственное тело к выходу.
Хасан проводил его взглядом.
— За что его так?
— Видимо, слишком вдохновился Ницше и решил, что можно не только проклинать Бога, но и других людей посылать нахуй, — пожал я плечами, — а тут такое не любят.
— Проклинать Бога всё равно, что тушить пожар бензином. Бессмысленная затея, — отозвался Хасан. Услышав, что речь зашла о Боге, Вика сразу встрепенулась:
— Вы верите в Бога?
— Что вы понимаете под словом «Бог»? — внимательно посмотрел на девушку Хасан.
— Творец всего сущего, единый и присный, проявленный в Отце, Сыне и Святом Духе.
— Вы говорите «всего». Смелое замечание. И чёрных дыр, и квазаров, и тёмной материи — правильно?
— Тёмная материя лишь теория! — запротестовала Вика.
— А святой дух? Такая же теория, не больше и не меньше. Если говорить о той энергии, что стала точкой отсчёта мыслимой вселенной, можно, пожалуй, назвать её Богом. Вполне возможно, что эта же энергия воплотилась в Иисусе Христе. Но почему бы вам не пойти дальше? Следуя этой логике, стоит признать, что Бог воплотился во всём, что есть на во вселенной. Например — в древних трилобитах, движении ветра и солнечной радиации.
— Бог не может говорить через радиацию или ветер, вы несёте чушь. И страдать не может, и любить, и умереть за грехи человеческие.
— Зачем вы умаляете божественные таланты? — усмехнулся Хасан, — если Бог создал всё, включая квазары и нейтронные звёзды, что ему стоит малая шалость говорить при помощи ветра?
— Отец сам выбрал Сына, — отрезала Вика, — и этим сыном был Иисус.
— Вот вы всё повторяете «отец», «сын». Говорите о Творце как о мужчине. Почему? Почему не «мать» и «дочь»? Просто потому что вам нравится чувствовать в Боге отцовскую власть? Или вы правда думаете, что Божественность имеет какое-то отношение к половому размножению?
Вика нахмурилась, хотела что-то сказать, передумала, задумалась на пару секунд и наконец выдала:
— Вы меня хотите запутать своей демагогией. Я просто спрашиваю ваше мнение относительно основ веры нашей православной традиции, только и всего…
— Традиция убивает понимание, пресекая альтернативные точки зрения. Слова — это не только божественный Логос, но и паутина ложного знания, в которую легко попасть свободному от понимания разуму.
Пока Вика пыталась переварить услышанное и решить, стоит ли воспринимать сказанное как наезд, Альберт тоже включился в диалог:
— А вы сами во что верите, Хасан? Вы вообще верующий? Похожи на колдуна, а говорите как психолог.
— Я не колдун и не психолог, более того — мне не нравится слово «вера». Вера — это последняя надежда побеждённого. Я выбираю волю и разум.
— То есть вы атеист?
— Альберт, вам не кажется, между -1 и +1 есть ещё бесконечность значений? — сморщился Хасан, — хорошо, если говорить вашим языком, то я верю в Единого.
— Мусульманин?
— Смотря как понимать термин «мусульманин». Избегаю ли я свинины? Нет. Молюсь на коленях в стороны Каабы несколько раз в день? Тоже нет. Читаю ли Коран каждый вечер перед сном? И опять нет! С точки зрения любого правоверного мусульманина я кафир. С моей точки зрения — нет.
— Хорошо, а что вы в таком случае для вас ислам?
— Фигура Пророка. Честь, отвага и справедливость. Суфизм и поэзия. Закон и порядок, в конце концов.
— Какой-то у вас чересчур абстрактная вера…
— Поэтому я и не люблю слово «вера», — покачал плечами Хасан, — подумайте вот о чём… Вера — это чувство, подобное любви. Но что будет, если в отношениях руководствоваться только любовью? Без уважения и понимания к партнёру даже самая сильная любовь может погаснуть — и что тогда? Если мы говорим о религии, можно сказать, что вера невозможна без долга и честности перед самим собой. Пророк — великий человек: он выбрал свой путь и полностью принял свою судьбу, отдавшись великой идее. Хороший повод задуматься о том, как один человек способен изменить ход истории.
Мы заказали себе по пиву и некоторое время молча слушали музыку из колонок над барной стойкой. «Вавилон» начинал заполняться людьми: вокруг шумели, смеялись, что-то кричали друг другу. Словом, обычный вечер пятницы. Мне надоело молчать и я решил продолжить разговор?
— Я ещё могу понять про долг, но вот честность с самим собой… почему не с Богом?
Хасан достал пачку сигарет, закурил и откинулся на стуле, пуская дым в потолок. Глядя на меня сквозь прикрытые веки, он ответил:
— Изначально будучи скептиком, я пришёл к Единому через принятие самого себя. Можно игнорировать старые книги и чужую проповедь, но невозможно отказаться от собственного опыта. Как говорится, из песни слов не выкинешь… что касается второго вопроса, то он бессмыслен. Невозможно быть честным с Единым без честности с самим собой. С другой стороны, если не лгать самому себе, то и нет смысла лгать Единому.
— Но что значит Единый? Единый бог? Аллах? Абсолют? — пытался понять Альберт, одержимый каббалистическим стремлением к точным категориям.
— Думаю, каждый должен выбрать определение, исходя из собственных знаний, опыта и представлений о мире. Лично я воспринимаю это как единый каталог всей генетической памяти человечества, обладающий при этом специфическим интеллектом. Как бы сказать? Единый напоминает нейросеть, осознавшую своё существование.
— Ну это не вера… — разочарованно протянул Альберт, — это просто материалистичная теория массового сознания.
— Если это не вера, то что такое вера?
— Вера — это живое чувство, а у вас какой-то выхолощенный гнозис рационалиста.
— Альберт, вы лишаете право на жизнь веру, основанную на знании. Неужели тертуллиановское «Верую, ибо абсурдно» до сих пор находит своих фанатов?
— Вера, основанная на знании — это традиционная религия, а вы, не в обиду будет сказано, самый настоящий воинствующий еретик-материалист.
— Традиционная религия — это вера, основанная на традиции. Это важное различие.
— Почему же вас так коробит от традиции?
— Потому что не могу иначе. Большинство так называемых «традиционно верующих» просто хотят попасть на божественную биржу. Подешевле купить, подороже продать, обменять грехи на пряники. Разумеется, чтобы как-то легализовать результаты этих торгов, все вынуждены принять единую валюту, в нашем случае — традицию. Со временем традиция просто застывает в гротескных ритуальных формах, превращаясь в очередную форму рабства.
— Все люди — рабы Божьи! Вы просто одержимы гордыней. Смиритесь в покаянии! — надменно бросила Вика, для которой смирение всегда представляло огромную проблему.
— Вот вам две формы покаяния: первая — прилюдно каяться, рвать на себе волосы и посыпать голову пеплом, при этом ничего в себе не меняя. Вторая — без лишней драмы принять свои ошибки, осознать их природу и не повторять в дальнейшем. Что больше угодно Господу, если уж на то пошло?
— Можно и каяться, и меняться.
— Можно просто не каяться. К чему весь этот фарс? Когда решению проблемы помогало чужое чувство вины? Мы говорим, что Господь знает всё, но при этом постоянно расшаркиваемся перед ним при каждом удобном случае. Это поведение недостойно божественного творения, скорее божественного раба.
— А вы, следовательно, не раб, — скептически отозвалась Вика, — кто тогда? Свободный человек? Животное? Бог?
— Какой-то у вас ограниченный выбор классов, Виктория! — рассмеялся Хасан.
— Выберите свой.
— Я — лик Единого, один из многих. Просто звено в божественном блокчейне со своей персональной задачей.
— А Бог это криптовалюта? — пошутил Альберт.
— Неплохое сравнение, — серьёзно ответил Хасан, — разумеется, разный масштаб, но принцип один и тот же.
— Удивительное богохульство, — опешила Вика, — вы даже хуже еретика, вы постмодернист…
Хасан равнодушно пожал плечами.
— Я признаю свою ошибку, если найду более совершенную точку зрения. Важно то, что это моя ложь. Если я лгу сам себе, мне больше некого обвинять в собственном заблуждении. Это мой личный выбор, моя персональная ответственность.
— Звучит, конечно, красиво, — хмыкнула Вика, — но как мы дожили до этого дня, если постоянно врали друг другу на протяжении тысяч лет?
— Люди до последнего будут верить в ложь, если она удобна. Толпа скорее погибнет, чем признается в том, что была обманута.
— Хотите сказать, что все современные религии лгут?
— Разумеется! Шанс того, что среди тысяч религий есть одна истинная, которая действительно раскрывает всю тайну мироздания, ничтожно мал. Да и зачем при помощи веры изучать мироздание, если есть физика?
— А физика может спасти душу? — коварно спросила Вика.
— Это вряд ли, а вот привести в порядок разум — точно. Иногда душе нужно не спасение, а минутка тишины.
Я заметил, что вокруг нашего стола начали собираться люди. Несмотря на откровенный скепсис со стороны Альберта и насмешливый тон Вики, Хасан выглядел спокойным и даже расслабленным. Впрочем, когда он продолжил, его тон стал более жёстким:
— Человек настолько привык воспринимать себя рабом, что забыл значение слова «свобода». Бог для человека высшим хозяином. Можно или служить ему, или превратить свою жизнь в бессмысленный протест. Разделённый природой, человек и мир делит на части: верх и низ, небо и земля, добро и зло, бог и дьявол, рай и ад.
Хасан поднялся, опёрся руками на стол и обвёл взглядом окруживших его людей.
— Но кто-нибудь из вас вообще задумывался, что значат эти слова? Какой вы вкладываете в них смысл? Думаете над тем, что говорите, или повторяете за другими, как попугаи?
Толпа молча слушала.
— Находясь в тюрьме собственных представлений о мире, люди связаны друг с другом цепями социальных договоров. Хорошо, конечно, что люди договорились понимать под словом «стол» именно «стол», а не «тумбу», «сейф» или «аккордеон». Плохо то, что люди со временем настолько привыкли к устоявшимся ассоциативным цепочкам, что даже не осознают их внутренние противоречия! «Божественное провидение», «человеческий грех», «раб божий» — вот кости сказочного голема, который тиранит людей тысячи лет. Прожив тысячи лет в его тени, можно вообще забыть, что такое свет солнца. Больше того, можно убедить, что эта тень — и есть свет, а солнце вообще не существует!
Из толпы раздался выкрик: «Бога нет!». Кто-то захлопал.
— Если Бога нет, то почему есть слово, известное человеку на всей планете?
Всё, у чего есть название, существует. Иногда это трудно принять, так как мы не отождествляем своё сознание с физическим телом. Но любая информация существует в нас как цепочка нейронных сетей. Мы не можем просто так взять и лишить себя идеи, какой бы безумной она ни была. Что такое мозг? — спросил меня Хасан.
— Биологический компьютер? — попробовал угадать я.
— Неплохо! С чем этот компьютер работает?
— С входящими сигналами, раздражителями, которые мозг выстраивает в цельную систему.
— И что в этой системе?
— Я не знаю… всё? Устойчивые паттерны, естественные реакции, инстинкты. Информация.
— Где человек хранит эту информацию?
— Не знаю… кратковременную где-то в мозге, а основную в ДНК.
— Скорее, в РНК, но не буду занудствовать. Как передаётся ДНК?
— Вы мне экзамен устроили? При размножении, само собой. А, ещё вирусы могут передавать участки генетического кода, если я ничего не путаю.
— Отлично! Николай, вы только описали основные механики, характерные для животных. Какой ещё один механизм доступен человеку?
— Мы умеем разговаривать… точно, речь! — меня осенило, — вы говорите о словах?
— Бинго! Но тут есть одна хитрость. Что такое слово?
Альберт, который долго порывался что-то сказать, вскочил со своего места и выпалил:
— Это… код?
— Развивайте свою мысль, прошу вас! — подбодрил Хасан моего друга.
Альберт собирался с мыслями пару секунд, прежде чем ответить:
— Это код, при помощи которого мы создаём мир вокруг?
— Отлично! — захлопал Хасан, лучезарно улыбаясь, — мы создаём цельную картину из устойчивых реакций на внешние раздражители, для каждого из которых мы нашли своё слово. Есть слова простые и сложные, конкретные и абстрактные. В какой-то момент они начинают взаимодействовать друг с другом, продолжая дальнейшую генерацию смыслов.
— В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог, — внезапно очнулась Вика.
Оказывается, Варг тоже стоял рядом и слушал, что говорят. Я не обращал на него внимания, пока бармен не спросил:
— Но кто нас этому обучил? Люцифер там или ещё кто?
— Боюсь, этот случайный процесс, некая положительная мутация, связанная с развитием формы черепа. Впрочем, можете предложить свою теорию. Кто знает? Может, это был лабораторный проект рептилоидов Нибиру, или прощальный подарок от Атлантиды? Я не знаю, честно. Это случилось слишком давно, знать наверняка.
— Так я не понял, а Единый это вообще что такое? — наморщил лоб Варг, — Бог?
Хасан хитро прищурился и достал сигарету из пачки.
— Единый это и бог, и дьявол, по умолчанию включая в себя всё, что известно человечеству. Я бы сказал так: Бог — это коллективное сознание, а Дьявол — коллективное подсознание, но всё это очень условно. Технически для мозга нет разницы между разумом и фантазией. Всё зависит от того, как ваш мозг решает интерпретировать входящие сигналы, и он часто нас обманывает, создавая ложные воспоминания или стирая разницу между сном и бодрствованием.
До меня начало доходить. Какая-то теория начала формироваться в моей голове.
— Можно ли сказать, что Единый — это как грибок в умах людей людей, энергетическая ризома?
— Ризома? — задумался Хасан, — хорошее сравнение, если представить, что эта грибница в какой-то момент обрела собственное сознание. Наверное, можно сказать, что это какой-то симбиотический организм, позволяющий оперативно обмениваться опытом в информационном пространстве.
— И что делает эта информационная грибница?
— Существует. Выживает. Адаптируется. Изучает. Ставит задачи, потом решает их. Обучается. Играет. Что угодно! Всё, чем занимается человек, становится частью игрой Единого.
Альберт раздражённо мотнул кудрявой головой.
— А холокост это тоже игра? Обрекать святой народ на кошмарные муки — это часть чего, выживания или адаптации?
— У Единого нет избранного народа. Можно, конечно, сказать что Единый включает в себя идею богоизбранности Израиля, но тогда нужно признать, что Единый включает и расовую теорию нацистов. Это палка о двух концах.
— То есть договор, который господь заключил с нами, это просто идея? — потрясённо сказал Альберт, — часть национальной пропаганды, внутреннего культурного мифа?
Хасан насмешливо поднял брови:
— Вы это сказали, не я. Скажите, Альберт… почему вы решили, что у частного есть право на целое?
— Но бог Израилев — это не частный бог, это единый бог!
— В таком случае почему у него есть имя?
— Мы не знаем его, — с горечью ответил мой друг, — имя было утеряно.
— Утеряно? Или сознательно забыто? Это очень интересный вопрос! Вот вам повод задуматься: почему во время ритуальных призывов нельзя забывать имя призванного духа?
— На что вы намекаете? Что наш Бог не Господь вовсе, а какой-то демон, который слетел с тормозов?
— Я ни на что не намекаю, просто размышляю. Но та информация, которая у нас есть, позволяет заподозрить бога древнего Завета в некоторой… — Хасан криво усмехнулся, — маниакальности, что ли? С человеческими богами вообще сложная ситуация. Представьте себе чётки. Сами чётки представляют из себя Единого, нить, на которую нанизаны бусины — это люди. А вот сами бусы…
— человеческие боги, — закончил за него Альберт и задумался, замолчав.
Хасан молча улыбнулся и развёл руками, словно фокусник, удачно показавший фокус.
Варг покачал головой и недоверчиво хмыкнул.
— Сатанист вы, батенька! Чушь, конечно, но за смелость респект.
— Говорить правду легко и приятно, — принимая похвалу, слегка поклонился Хасан.
— Рад за вас. У меня тогда тоже есть своя правда: мы закрываемся! — крикнул толпе Варг, — по последней кружке пива и сваливайте отсюда ко всем чертям.
